С ответным словом выступил Нобелевский лауреат. Я очень тронут, это гораздо лучше для меня, мне теперь гораздо спокойнее. Я никогда не говорил через переводчика, потому что когда говоришь мои тексты, главная задача - рассмешить переводчика. И не знаешь на кого смотреть - на того, кто переводит, или на того, кому это все предназначено.

Я хочу сказать огромное спасибо вам за это, я хочу сказать, что до сих пор не могу понять, почему театральная, литературная публика так скромно освещает мои достижения, а в то же время доктора-психотерапевты - самые, наверное, странные работники в стране... То, что все население - странное, мы все привыкли давно. (...) Я сейчас долго сидел и выяснял, чем вы занимаетесь, от кого я получаю такую ценную награду, потому что всегда нашими психотерапевтами были наши друзья. Мы отчаянно дружили. Дружба, дружба, главное - это дружба. И тут мы увидели, что можно все это рассказать врачу! И не бесплатно, конечно. Вместо наших больных друзей, которые говорили: "Ну, а ты пробовал ее ударить?"... Так что, конечно, мы живем настолько в новые времена... У меня все время вертится фраза: "Лучше - было..." Но - честно - кажется, удивительно, что все вот так вот разваливается... я не понимаю, правда, что разваливается... если бы его построили, а оно разваливается - ну, разваливается... А вот удивительно: разваливается то, что мы не построили! На наших глазах! И мы опять приступаем к строительству! Опять нам не говорят - что, а мы же можем, но наш человек требует задачу - от обеда до забора. Задачу ему нужно - что мы строим? Он не может просто говорить "работа". Нужно что-то более четкое.

Благодарю вас. Меня немножко сбивает перевод, но он очень необходим, иностранцы в нашей стране чувствуют себя - вот так! Им только хочется, чтобы они были как можно более короткое время, чтобы сохранить вот эту вот свежесть внешнего вида (смех в зале). И мы еще их окружаем и пристаем с вопросом: Что с нами будет? Вы знаете, я сегодняшнюю свободу понимаю, принимаю, и она для меня действительно самое ценное, что есть в мире. Я просто никогда не думал, что так много людей так отчаянно бросятся зарабатывать на этой свободе - то, что мы видим, то, с чего начинается каждый газетный лист - взрывы, трупы, катастрофы - это все вид заработка этих несчастных журналистов. Это все бездарность, мальчики малограмотные, которые зарабатывают на этой крови. Всегда может взорваться квартира, всегда караульный убивал патрульного (смех в зале), а в нашей стране, при таком климате - миллионами просто! (смех в зале) И, конечно, можно было просто держать череп, а можно через дырку в черепе смотреть на нас. Вот примерно так сегодняшнее телевидение, оно смотрит на нас через дырку в черепе. Это репортаж из морга бесконечный. Моя задача - не ругаться матом, ни в произведениях, ни в быту, моя задача - думать о сексе, но не говорить о нем, испытывать возбуждение, но не тратить его на слова. С моей точки зрения, взаимопонимание, которое сейчас произошло между нами и историей, экономит очень много ... (...). Не ходи на этот Запад, ... Потому что ..... Значит, мы сэкономим время. И вы не пойдете, если я вам скажу - не надо смотреть "Сибирский цирюльник"... Вот что значит взаимопонимание, это огромная экономия времени друг для друга. Сейчас я выну из портфельчика один-два листика, и, конечно, все мы станем ..., потому что это перенести невозможно. Как сказал на одесском Привозе один человек: "Умом Россию не понять, здесь надо чем-то большим думать."

Вот я и предлагаю думать чем-то большим. Сейчас я возьму и просто попробую вас развеселить.

Ребята, вы перестали смеяться частным образом. Только централизованно. Вот 15-го он приедет и нас рассмешит. А он посмеется от нас. Вначале мы этим смешим его, а потом он этим смешит нас. Я когда-то страшно смеялся на похоронах оттого, что было много народу и все старались быть печальными. Высочайшее кладбищенское вдохновение. Сейчас даже похороны стали печальными. Ну, дни рождения - само собой. Дни рождения, на самом деле, похороны и есть. Попытка развеселиться не имеет причин. Все глядят на именинника, как на покойника, и он встречно глядит так же. То есть он видит свои похороны. Слова те же и выступающие. Это полезно, но не весело. А вообще - куда оно делось, веселье? Где смех в подвалах и на кухнях? Где хохот в тюрьмах и больницах? Эй, пожилые! Вы на вершине склона лет! (Хорошо сказано!) Гляньте оттуда на молодежь, которая, как паровой молот, трясется на танцплощадке, не обнимая, не прижимая, не записывая телефон. У вас работа - средство для достижения цели, у них работа - цель для достижения средств. У них хохот вызывает все: штаны сползли, зуб выпал, глаз вытек, до туалета не дошел. Хохот дикий, смеха нет. Кто-то хочет в Тамбов, остальные под это танцуют. Начальники давно перестали веселиться. Как взяли на себя ответственность - и перестали. На концертах садятся в ряд, пока еще лицом к артистам, и перед ними выступают. Их надо сначала отвлечь, потом увлечь, потом развлечь. Затоптанные трупы предыдущих артистов уже сидят с ними за столом. Остался я, которому сейчас оторвут все, чем смешил. Ну, не развеселю - хоть поем.

Хорошо веселится армия, тихо слушают, громко хлопают. Смеха нет. В гробовой тишине громовые овации. Что они там слушали, с кем перепутали, кого им объявили? Свободней всех зеки. В нашей стране во все времена зеки свободней всех. Если нам нечего терять, то они потеряли и это.

Милиция сидит тихо и смотрит пытливо: "это он про кого?" Кто-то из них захохочет, все на него посмотрят, он пару раз дернется и перестанет.

Дипломаты смеются молча, молча жмут руку и молча уходят. Богатые смеются быстро и глазами показывают: кончай, слушай, за столом доскажешь. За столом начинается главное, ради чего собрались: что у тебя с рукой, ты почему не наливаешь? Застольная стременная? контрольная: мужчины стоя, женщины до дна. Выпьем за ПЗД, то есть за присутствующих здесь дам. По часовой за каждого, против часовой - за всех. И главный тост я сейчас придумал: выпьем, чтоб подешевело все, что подорожало. Анекдоты пошли. Один расскажет, другой расскажет. Другие замолкают, пытаются вспомнить свой анекдот. В конце смеяться некому, каждый вспоминает свой анекдот. Это не веселье, это возбуждение. ВозбУждено, как говорит прокуратура. Женщины возбУждены, мужчины обсУждены. Особое веселье ночью на улице. Ночные бабочки, променявшие обком комсомола на тротуар - возбУждены. Мужчины возбУждены. Очередь девиц - очередь мужчин. Обе движутся, поглощая друг друга. Мужики волнуются. Чем дольше копил, тем больше выбирает. Но сумерки. Они в полутьме. Хитрые козявки. То есть, очертания четкие, а возраст не проступает. Возьмешь фонарь - получишь возраст. Если долго копил, будешь расстроен. То есть опять жена лучше. Тьма - наш друг, а темнота - наш враг. Да я насчет веселья. Оттого, что мы хмурые, жизнь лучше не стала. А еще мы хмурые. Слезы настолько не влияют, что перестанешь плакать - хуже не будет. А глаза все-таки отдохнут.

Как жизнь? Хреново! И улыбнулся прославленной отечественной однозубой улыбкой. Как дела? Смахнул слезу, расхохотался, и все весело, все понятно. Итак. Ввиду того, что хмурые лица на жизнь не влияют, а юморист приедет только ради идей, смеются все. И не путать настроение с самочувствием! На шести костылях, с дурным дыханием, с одним зубом и вот таким настроением - большой палец влезет, всем показываю.

ЧЕМ ЖИВЕТ СТРАНА - СООБЩЕНИЯ И СООБРАЖЕНИЯ

О сегодняшнем дне. Ребята, вам слышно все? Психотерапевты? Я тут давно не выступал, болел некоторое время, сейчас остался от кашля небольшой кошелек. Кошелечек-кошелек - вот как переведешь? Никак не переведешь. Все смеются, а перевести невозможно. Все, пишу я, кончилось золотое время. Это последнее, что я хочу прочесть, и потом мы разойдемся, довольные друг другом.

Все, кончилось золотое время. В стране все за деньги. В платных туалетах посетители, у которых запор, требуют вернуть деньги обратно. И суды их поддерживают. По любому вопросу можно обратиться в суд и получить оправдательный приговор. Главная задача суда - не связываться. Главная задача церкви - не ввязываться. Суд, церковь и народ полностью отделились от государства. Учителя отделились от учеников, милиция от воров, врачи от больных. Спросить не у кого. Церковь заговорит только если ее ограбят. А пока молчит и что-то делит внутри себя. На экране непрерывно стреляют и любят друг друга, в крови, в грязи, и поют там же. Песни по смыслу приближаются к наскальной живописи. Секс полностью отделился от любви. На свадьбах под крик "Горько!" уже не целуются, а идут дальше, любимые называются партнерами, объятие называется позицией, поцелуй - начало игры, женихи и невесты исчезли как класс. Среди венерических болезней самая редкая - беременность.

Остальное - нормально. Москва сверкает, Одесса хорошеет, Омск впервые узнал, что такое автомобильные пробки. В Москве одни машины. На 850-летие был первый День Человека. То есть вышли миллионы людей и раздавили сотни машин. В правительстве идут дебаты: когда давать пенсии, с 60 или 65 при средней продолжительности в 57. Во время гриппа особым шиком считается подговорить гриппозного пойти и поцеловать начальника. Радиации у нас уже никто не боится, считается, что от нее умереть мы уже просто не успеем. Хотели бы, но не успеем.

Самые модные и уважаемые люди в стране - спасатели, МЧС. Единственные, кто работает по-настоящему, непрерывно повышая производительность. До ста покойников в час, и это не предел. Они говорят: дайте нам технику, и мы будем давать 200 покойников в час. Только дайте нам технику! Провожая родственников в аэропорту, мы уже не знаем, куда мы их провожаем - то ли к нам, то ли к ним, спасателям, сразу. Спасатели настолько поднаторели, что если в каком-то регионе года три ничего не взорвалось, они едут туда, без вызова.

В магазинах пока еще все есть, правда, кому это все есть? Начиная с 17-го года, едят новые русские, то одни, то другие. Песен в стране стало в сто раз больше, зато стихов к песням в сто раз меньше.

Приятное новшество наших дней - пение под фонограмму. Любимый певец прилетает на концерт, но голос с собой не берет. То, ради чего собрались, не происходит, хотя рот открывает и на нас кричит. "Руки, руки," - кричит он, - "не вижу аплодисментов, браво не слышу! Вьяло, вьялые вы..." Это мы в зале - вьялые. "Не слышу вас!" Это нас он не слышит, как будто мы поем. Но, в конце концов, он добивается нашего звучания, так что, фактически, мы выступаем под его фонограмму.

Все газеты и журналы - только о том, как вести себя в постели, как будто мы из нее не вылезаем. Хотя прохожие на улицах есть. Все советы - как спать-переспать, и никаких советов - как жить. То есть, как ограбить банк, уже знает каждый, как сохранить там деньги, уже не знает никто. И так как наше производство не работает, одеты мы прилично. Женщины, наоборот, раздеты ярко и броско, делают для этого все, потом за это подают в суд. Это нечестно. Мужчины чего-то ищут, куда-то едут, возвращаются побитыми - мелкий бизнес, называется. Ну, если вернулись убитыми, крупный бизнес пошел. Президенту говорят: сюда пройдите, здесь сядьте, этому пожмите руку, теперь смотрите наверх, теперь смотрите вперед... Вот это здорово, говорят президенту. Да, это здорово, говорит президент. И вдруг спрашивает у нас, почему мы не покупаем нашу продукцию. Он у нас спрашивает! Нет, он должен нам это объяснить. Президент, видимо. только что приехал. Ему, как всем нам, за границей лучше, но вынужден жить среди нас. Почему наши машины не производите, спрашивает он у кого-то на дереве. Вытеснять надо заграничные, говорит президент. Да, кричит кто-то с дерева, вытесним обязательно. Ничего, говорят президенту, не вешайте нос. Да я что, говорит он, это у вас дела неважные. Ну, не думай о нас, думай о веселом. Ну, я поехал, говорит президент. Да, говорят все, езжай, чего тебе здесь делать? Езжай, действительно. Ну, в Одессе тоже все хорошо. Миша, сказала мне тетя Циля, я с Изей живу тридцать лет и никогда не знала, что он новый русский. Хорошо, что мама не дожила.

Ну, что касается политики, господа психотерапевты, то, конечно, огромное количество за коммунистов. Все, кто делал танки, лодки, ракеты, голосуют за них. И это правильно. Они так и говорят: мы, конечно, будем голосовать за КП РФ, но объясните, почему нам так не везет? Что такое висит над Россией? Это и висит. Вот это и висит.

Чтобы дать им работу, надо дать им войну, вот этим миллионам людей, но ведь такая промышленность по отдельным людям не стреляет. Эта война может быть только с Америкой и только один раз. То есть их производство - одноразовое. Хотя в Одессе уже есть будка "Ремонт одноразовых шприцов."

Теперь о бизнесе несколько слов. Ну, бизнес дается не каждому. Но тем не менее. Например, на первый капитал он купил машину, мучился без гаража, продал машину, купил гараж, продал гараж, купил машину, опять мучается без гаража. То есть бизнес есть, явно. С кем мы заключили документальную сделку, это на самом деле было - Мурманск-Ростов на поставку помидоров из Ростова. Через неделю из Ростова факс: во что паковать? Из Мурманска: высылаем тару. Еще через неделю из Ростова факс: во что грузить? Из Мурманска: высылаем автотранспорт. Последний факс из Ростова: как выращивать помидоры?

В Одессе наоборот. Почем помидоры, спрашивают на Привозе. Прошу шесть, отдам за пять. Ну тогда куплю за четыре, держи три. В общем, сегодняшнюю жизнь понять нельзя. Поэтому я не верю, когда писатели какие-то говорят, что они могут что-то написать. Сегодняшнюю жизнь понять нельзя. Видимо, еще рано. Не пришла пора. Литературы нет, учебников нет, рассказать об этой жизни - вот как об этой водке: когда она начинает действовать, перестаешь соображать. Как можно рассказать о водке? Я даже не представляю, какая она.